 |
|
Письмо
Алексей Передереев |
|
|
|
|
|
Публикация разрешена автором
Целый день прошел в заботах, а вечер был полон праздного веселья. И только к ночи Александр, уединившись в кабинете, вспомнил о письме, которое еще с утра слуга положил на письменный стол.
Он взял довольно странное письмо – в форме треугольника, не спеша, прошелся до тяже-лых гардин. Выглянул в окно, за которым уже опустилась ночь. Огромные часы, стоящие в углу, наполнили небольшой кабинет звонким размеренным боем. Стрелки на циферблате показывали полночь. Еще раз, покрутив письмо в руке, он решительно сел за большой, обтянутый бордовым сукном письменный стол. На стенах горели несколько восковых свечей, однако, в кабинете был полумрак. Развернув письмо, Александр увидел листок, испещренный жирными строчками, по всему было видно, что писали карандашом. Почерк был уверенным, но вместе с тем торопливым. Чтобы лучше различить строчки, Александр зажег свечу, в серебренном, тяжелом подсвечнике, стоящем на столе и погрузился в чтение.
«Дорогой брат!
Понимаю, что подобное обращение для тебя будет странным. Однако в виду определен-ных причин, оставляю за собой право, называть тебя таковым. Постараюсь, насколько возможно, далее объяснить, столь панибратское обращение. Не пытайся вспомнить кого-нибудь из своей родни, сразу скажу: меня среди них не найдешь. И все же, я остаюсь самым родным для тебя че-ловеком. Бесконечное число раз я смотрел на твою фотографию сделанную еще, когда ты учился в лицее. Я вырезал её из одной библиотечной книги и все больше убеждался в том, насколько мы похожи.
Не могу не справиться о здоровье твоей маменьки, неожиданно захворавшей еще в про-шлом месяце. Как она чувствует себя ныне?
Догадываюсь о твоем немом вопросе. Я, да что там говорить, «На войне, как на войне». Забыл, как это будет по-французски. Хотя сам не понимаю, откуда я мог знать его.
Война идет уже два года; враг матерый, лютый. Но, мы ему спуску не дадим, ранее поби-вали и в этот раз побьем, будь уверен. Я после госпиталя сразу на фронт просился, про слабость всякую, да видения странные, никому словом не обмолвился. Вот уже третий месяц на передовой. Днем по несколько раз в атаку ходим, ночью в окопах отсиживаемся, а врага ни как не можем ско-вырнуть с высотки, хорошо укрепился супостат.
Вот сейчас сижу в землянке пишу тебе письмо, а с наружи вечерний обстрел наших пози-ций идет, и такая скажу тебе канонада, аж в ушах закладывает. Но мы терпеливые, завтра думаю, в наступление пойдем. Ух, покажем мы им, а то негоже все время отступать, до самой Москвы уже докатились. Во, какие дела.
Здоровье мое не очень – нынче хвороба у меня приключилась, замучила окаянная, спасу нет. Ну, ничего сестричка порошков надавала, так что справлюсь. Мамаше вот весточку отослал, хоть на сердце улеглось. Как она там одна, здорова ли? Она у меня чудной души человек. Бывало, зайдет тихонько, присядет на табурет рядышком и любуется, как я научные книжки читаю.
«И чего, – же говорит, – ты Саня книжки такие заумные читаешь. Неужто в них прок есть? А я ей, – конечно есть. Вот про историю России читаю, познать хочу, как люди ранее жили. А она, – правильно сынок, читай, а там, потом в институт поступишь, будешь учиться, станешь ученым ка-ким-нибудь…».
Я насчет учебы не против был, жажда прямо неутолимая. А как война началась, так как будто все разом из меня вырвали. Какая учеба, когда враг топчет нашу землю. И хоть далеко в ты-лу наше село, а тревожусь я за маму. Ей по хозяйству-то и помочь некому. Один я у нее, если убь-ют, жалко, как она без меня будет.
Ну, как бы там ни было, а речь сейчас о тебе, точнее о нас идет. Я, Александр, только на твое образование и понимание надеюсь. Чего это я к тебе прицепился, спросишь ты? Голову толь-ко морочу. Ан нет, господин хороший, не морочу, а говорить буду странное, но разумное. Все в жизни подчиняется круговороту и это понятно без сомнения. Закон мироздания таков, что ничто не может бесследно исчезнуть.
Однако поспешу сообщить тебе о причине моего письма. И прошу тебя уж дочитать его до конца. Я знаю то, о чем ты можешь только догадываться, поэтому прошу тебя, не пренебреги со-ветом. Будь поосмотрительнее, благоразумнее. Знай, что далеко не все в жизни можно поправить, переписать, как неудачное стихотворение. Иной раз совершенно пустое, может впоследствии при-вести к трагедии. Наш мир на манер пианино, то белые, то черные клавиши, это есть потери и приобретения. Не знаю, понимаешь ли ты меня сейчас, вглядываясь в эти строки. Однако наде-юсь, что разберешься со временем – главное помни, Рок находится вокруг тебя, судьба сделает новый ход и увеличит ставки. И на кон будут уже выставляться человеческие жизни.
Откуда это у меня, предчувствие сказать не могу. Но догадываюсь, что провиденье при-шло, когда я после ранения в госпитале лежал. Думаю, что послано оно свыше, не от лукавого же, поскольку денно и нощно молился я Господу нашему за здравие свое. Так как негоже мне с пустя-ковым ранением по госпиталям валятся, когда другие кровь проливают за нашу Родину.
Ты Александр смотри, остерегайся всякого худого, неравен час, беда может приключиться. Я тебя Христом богом прошу…».
Дальше пару строчек разобрать было трудно, поскольку размазались они в бледно-фиолетовое пятно.
– Однако, – произнес он многозначительно. Перебирая в уме, кто из знакомых, мог подоб-ным образом с ним шутку сыграть. Не увязывалось, то что, довольно странные слова были в письме. Таинственный незнакомец предупреждал его об опасности, но какой? Сейчас ему с этим разбираться было не досуг, устал он от житейской кутерьмы. Решительно встав с кресла, он от-крыл ящик в столе и бросил туда письмо. Более чем странно было ему ощутить, что данный кло-чок бумаги вызвал в душе тревожное беспокойство.
– Мистика, да и только, – бросил он фразу и вышел в гостиную, где веселились гости.
* * *
А через месяц… раздался выстрел – и он упал сраженный пулей. Вдруг послышались кри-ки «Ура!» заглушающие канонаду орудий. Снаряды врезались в землю, разметая взрывом все в клочья. Очередной взрыв и упал окровавленный солдат из первых рядов, так и замер он на сырой земле взглядом упершись в хмурое небо. Кровь солдатская растекалась по гимнастерке, окраши-вая в багрянец, когда-то вырезанное из библиотечной книжки, фото любимого ПОЭТА…
- Погиб поэт, невольник чести,
- Потом солдатом, он погиб.
- Душой одной владели вместе.
- Таков у Кармы был загиб.
|
|
|
|