На кладбище, где новых нет могил,
Никто теперь над мёртвыми не плачет.
У входа ангел каменный застыл
И смотрит весь надменно и незряче.
Безлюдье, тишина со всех сторон,
Немых оград ржавеющие цепи, –
И дряхлый сторож гонит самогон
Ночами в старом безымянном склепе.
Потом идёт, не зная, что к чему,
Но чувствуя бессмысленную бодрость, –
И кланяются чёртики ему,
Его преклонный уважая возраст.
Он сам себе слуга и господин,
Он одинок, все остальные – в нетях.
Один, один, единственно – один
На кладбище, на всей родной планете.
Над ним, как дети, плачут облака,
Лежат пред ним безлюдные просторы…
Лишь марсиане видят старика
В свои сверхдальнозоркие приборы.
И говорят: «Там ходит человек.
Он в дни войны сумел в живых остаться.
Мы подождём. Пусть доживает век.
Когда помрёт – начнём переселяться.
Когда настанет время – в должный час
Мы приземлимся на земной поляне.
Ведь неспроста, ведь это ради нас
Самих себя угробили земляне».
Никто теперь над мёртвыми не плачет.
У входа ангел каменный застыл
И смотрит весь надменно и незряче.
Безлюдье, тишина со всех сторон,
Немых оград ржавеющие цепи, –
И дряхлый сторож гонит самогон
Ночами в старом безымянном склепе.
Потом идёт, не зная, что к чему,
Но чувствуя бессмысленную бодрость, –
И кланяются чёртики ему,
Его преклонный уважая возраст.
Он сам себе слуга и господин,
Он одинок, все остальные – в нетях.
Один, один, единственно – один
На кладбище, на всей родной планете.
Над ним, как дети, плачут облака,
Лежат пред ним безлюдные просторы…
Лишь марсиане видят старика
В свои сверхдальнозоркие приборы.
И говорят: «Там ходит человек.
Он в дни войны сумел в живых остаться.
Мы подождём. Пусть доживает век.
Когда помрёт – начнём переселяться.
Когда настанет время – в должный час
Мы приземлимся на земной поляне.
Ведь неспроста, ведь это ради нас
Самих себя угробили земляне».