По поручению князя З. в рассказе Э. Т. А. Гофмана «Обет» (Das Gelübde, 1817) бургомистру небольшого польского приграничного городка Л. вручается беременная монахиня, лицо которой скрыто вуаль. Её следовало называть Селестиной, но позже мы узнаем, что настоящее имя незнакомки – Герменегильда, дочь польского аристократа, графа Непомука. После заточения семья бургомистра чувствует эмоциональную связь со своими двумя гостями, но таинственная вуаль на лице мешает окончательному знакомству. Вскоре у Селестины рождается маленький мальчик.

Несколько месяцев спустя офицер французской охотничьей гвардии врывается в дом, чтобы похитить ребенка. В борьбе за мальчика с женщины срывается вуаль. Под ней находится мертвенно-бледная, плотно прилегающая маска. Мэр встает на пути злоумышленника, офицер притворяется отцом ребенка и убегает с младенцем на руках. Вскоре прибывают принц З. и настоятельница, они принимают похищение как факт и забирают только потрясенную Селестину. Похитителем оказывается граф Ксавер фон Р., но похищенный ребенок умирает по дороге к приемной матери, после чего Ксавер бесследно исчезает. Считается, что он покончил жизнь самоубийством, Но на самом деле несколько лет спустя его случайно увидели в монашеском одеянии в монастырском саду недалеко от Неаполя.

Предыстория странного появления Герменегильды в доме бургомистра изложена во второй части рассказа. Воспитанная отцом в духе польского патриотизма, Герменегильда отвергает своего возлюбленного, графа Станислава, потерпевшего поражение в битве за независимость Польши; позже, раскаявшись в своем поступке, она объявляет себя женой Станислава, отказывается верить в его смерть и считает, что носит его ребенка (на самом деле зачатого в случайной связи). Автор читателю постоянно даёт понять о душевной болезни женщины, о её частых сомнамбулических состояниях и даже фактах ясновидения. Вот во время одного из таких трансов и случилось то, что она осмелилась поведать своему отцу:

«Позволь рассказать тебе, мой дорогой отец, как все произошло, и тогда ты поверишь, что видишь перед собой вдову графа Станислава Р. Знай же, что шесть дней назад вечером я находилась в павильоне в южной части нашего парка. Все мои мысли были обращены к любимому, стоило мне только закрыть глаза, как я погружалась в необычное состояние, которое не могу назвать иначе, чем сон наяву. Внезапно вокруг меня засвистело и загрохотало, совсем рядом раздались выстрелы. Я вскочила – и была немало удивлена, обнаружив, что нахожусь в полевом бараке. Передо мной на коленях стоял он, мой Станислав. Я обняла его, я прижимала его к своей груди. «Хвала Богу! – воскликнул он. – Ты жива, ты моя!» Он сказал мне, что сразу же после венчания со мной случился глубокий обморок, и я вспомнила, что патер Киприанус, которого я увидела в этот момент выходящим из полевого барака, действительно только что обвенчал нас в расположенной неподалеку часовне под грохот орудий и неистовый шум близкой битвы. Золотое обручальное кольцо сверкало на моем пальце. Блаженство, с которым я вновь заключила моего супруга в объятия, описать невозможно; я испытала неведомое наслаждение, потрясшее мою душу и тело; сознание мое помутилось – и тут вдруг на меня словно повеяло ледяным холодом. Я открыла глаза – о ужас! Вокруг кипело дикое сражение, прямо предо мной горел полевой барак, из которого меня, вероятно, спасли! Я увидела Станислава, теснимого вражескими всадниками, друзей, рвущихся к нему на помощь, – слишком поздно! Сзади ему наносит удар всадник...»

Герменегильда была абсолютно уверена в истинности всего произошедшего и в том, что беременна именно от Станислава, но правда оказалась несколько иной. Любивший её граф Ксавер фон Р. также пролил свет отцу Герменегильды на то, что с ним случилось в том самом парке:

«Будь я проклят, пусть проклянет меня, кто угодно, но в жилах его [ребенка] течет такая же кровь, как и у меня, и в тот миг он совершил бы такой же грех. Я увидел Херменгильду в павильоне. Она лежала на скамейке и, казалось, была погружена в глубокий сон. Но как только я вошел, она поднялась, подошла ко мне, взяла за руку и торжественной поступью пошла по павильону. Затем она встала на колени, я сделал то же самое, она молилась, и я понял, что мысленно она видит стоящего перед нами священника. Херменгильда сняла с пальца кольцо и протянула его священнику, я взял его и надел ей свое кольцо, после чего она в порыве любви упала в мои объятия... Когда, потрясенный случившимся и растерянный, я убежал, она находилась в глубоком беспамятстве».