Научно-фантастический детектив Владимира Савченко – повесть «Тупик» (1972), согласно классической формуле детектива начинается с преступления. В прокуратуру южного города Д. позвонил личный доктор известного академика Александра Александровича Тураева и сообщил, что директор исследовательского института в пять часов утра скончался от остановки сердца, но его смерть была очень подозрительна, т.к. не было никаких причин для подобной смерти. Сердце еще довольно молодого академика, которому было чуть больше сорока лет, было вполне здоровым и еще неделю назад не вызывало никаких нареканий. Из прокуратуры прислали молодого сотрудника Станислава Коломийца. Он приехал на дачу к умершему, провел там все необходимые мероприятия судопроизводства, но никаких признаков преступления не обнаружил. Единственное, что он выяснил, что накануне вечером Тураев допоздна засиделся со своим помощником, заместителем и соавтором многих монографий и научных работ Евгением Петровичем Загурским. Они работали вместе до одиннадцати, затем он уехал к себе домой, а академик, часто работавший по ночам, остался додумывать разрабатываемую в данный момент теорию. И это подтвердила жена, уже вдова, Тураева.

Единственное, что сделал следователь прокуратуры Коломиец, это позволил Загурскому забрать с собой четыре листика с рассуждениями Тураева, написанные им как раз в ту ночь. Казалось бы в этой ситуации не было никакого состава преступления, если бы не последующие события. На следующее утро в своей квартире был обнаружен еще один труп – у Евгения Петровича Загурского также ни с того ни с сего остановилось сердце. Совпадение? Возможно, но в это уже верилось с трудом. Коломиец, обратившийся в институт, сотрудники которого недоумевали о причинах столь внезапной смерти сначала директора, а затем и его заместителя, поговорил об этом с ответственным секретарем Степаном Степановичем Хвощем. Он также попросил посмотреть те самые четыре листика записок академика – единственная ниточка, которая хоть как-то связывала эти две необъяснимые смерти. Тем более, что тот знал в общих чертах тематику теоретических исследований Тураева и Загурского.

Вскрытие трупов ничего не дало, никаких зацепок, нет свидетелей преступления. Коломиец пребывал в отчаянии. Но его ждал еще один «удар». Следующим утром – опять труп! С. С. Хвощ умер ночью от инсульта в своей квартире, запертой изнутри. Вот теперь Коломиец, да и его непосредственный начальник, были уверены, что всё дело как раз в этих злосчастных листиках с теоретическими выкладками академика Тураева. Казалось бы, полнейшая чушь, но факт остается фактом, после прочтения этих бумаг умирали люди. Но ведь и Коломиец их читал и его начальник, да и половина следственного отдела в прокуратуре пыталась что-то в них найти. И ничего. Никто не умер. Даже не тошнило.

А ведь в предсмертных записках академик Тураев всего лишь высказывал свои мысли, с физико-математической точки зрения обосновывал общую геометризацию пространства и времени, которые объединяются в одно материальное пространство с помощью понимания четырехмерного мира. И рассуждения в итоге приводили к неутешительному выводу: вся наша жизнь, вся Вселенная, вообще вся материя – статична, а принимаемая нами и нашими органами чувств данность как динамическое развитие, всего лишь движение по оси времени (этому самому четвертому измерению) к конечной точке, которая существовала еще при рождении мира. То есть всё-всё уже предопределено, просто мы не имеем таких органов чувств, чтобы «видеть», понимать, чувствовать четвертое измерение.

Более точно подобные философские рассуждения можно переложить на знаменитое утверждение Лапласа о том, что если знать начальные координаты и скорости всех материальных частиц во вселенной, то можно по законам механики предсказать все последующие их положения, а тем самым и все события будущего.

Но разве от такого знания умирают?

Во второй части повести автор как раз и попытался объяснить, что смерть трех ученых была на совести… нет, в особенностях психики их самих. Они настолько уверовали в столь логичный и безысходный вывод тураевской теории, что не смогли воспринять не только другую точку зрения, но и возможные заблуждения и несоответствия в этой логической конструкции. Понимание, что то, во что они верили и чему отдали все свои силы и года (т.е. в науку), уже давно прописано где-то там над Вселенной и над материей вообще, и что они только марионетки, исполняющие давно написанную пьесу с уже написанным финалом, не смог воспринять их разум. И чем дальше они пытались найти выход из такого логического лабиринта, тем больше в нем увязали и тем больше их одолевал страх от понимания предопределенности и, понятное, дело безысходности. . Т.е. жить, собственно, уже не зачем. У кого-то сдало сердце, у кого-то – кровоизлияние в мозг.

Коломиец косвенно осознал это, прочитав еще раз раздел «Психический травматизм» в учебнике по криминалистике, а его школьный товарищ Борька Чекан, аспирант, закончивший физико-математический факультет МГУ, после выпитых двух бутылок вина с начинающим следователем прокуратуры, путем собственных ночных рассуждений, не смирившись с такой жуткой логикой геометризации всего сущего.

* * *

P.S. Фантастика в повести неявная. Во-первых, это невероятная теория академика Турского, спровоцировавшая три смертельных случая, а во-вторых, время действия повести. Оно в произведении четко не определено, но автор в самом финале упомянул о двух годах после 250-летии Академии наук, а это значит – 1976 год. Близкое будущее. Да к тому же и повесть автор закончил фактически пятьдесят три года спустя, когда умер доктор физико-математических наук, профессор в отставке Борис Викентьевич Чекан. Повесть ведь имеет подзаголовок «Философский детектив в четырех трупах», вот товарищ Чекан и стал тем самым четвертым, но смерть его наступила по вполне естественным причинам в преклонном возрасте. А всё из-за того, что его сознание смогло противостоять убийственной логике академика Тураева.