• То же: Отрывок под названием «Опыт аспиранта Кривошеина»

События в романе Владимира Савченко «Открытие себя» (1967) разворачиваются в вымышленном Институте системологии в вымышленном городе Днепровске (этот город фигурирует у автора и в романе «Черные звезды», редакции 1960 г.). Главный герой – инженер-системотехник Валентин Васильевич Кривошеин, руководитель лаборатории новых систем, недавно созданной по инициативе директора института не столько для чего-то конкретного, сколько для того, чтобы отчитаться за выделенные институту финансы на год. Деньги не были израсходованы, тогда академик Аркадий Аркадьевич Азаров и придумал финт с созданием новой лаборатории. И руководить ею поручил своему молодому перспективному инженеру, выдвигавшему на научных собраниях очень смелые идеи. В общем, Кривошеину был дан карт-бланш на исследование любой темы, которую он сам может и придумать.

И молодой ученый с энтузиазмом взялся за дело, оформил на следующий год тему под названием «Исследование самоорганизующихся электронных систем с интегральным вводом информации».

А начинается роман с того, что в этой самой лаборатории случился пожар, а приехавшая на место следственная группа обнаружила труп Кривошеина и тут же раненного его помощника – студента-аспиранта Кравца Виктора Витальевича из Харьковского университета. Но во время следственных действий и осмотра места происшествия случился удивительный казус: спустя какое-то время после того, как прибывший сюда директор института опознал в лежащем на носилках трупе своего подчиненного Кривошеина, на коричневом линолеуме теперь лежал… скелет! А вокруг растекалась желтая лужа, сохраняя расплывчатые окарикатуренные очертания человеческого тела.

И пока следователь Онисимов расследовал это странное происшествие, а возможно и преступление, автор от лица самого Кривошеина постепенно вводит читателя в курс дела. Валентин Васильевич решил осуществить одну странную, но давно им вынашиваемую, идею – с помощью техники и кибернетики улучшить физические возможности человека – от функций тела до добавления новых чувств, увеличения сигнальных систем. Сюда же вскоре добавилась и идея об усилении творческих способностей, и по-возможности гениальности.

Все эти фантастические планы он воплотил в странную конструкцию, напоминающую большого осьминога – «бесформенное на первый взгляд устройство, оплетенное шлангами, проводами, причудливо выгнутыми трубами с отростками; за ним едва просматривался пульт электронной машины». И к нему добавлялся еще один диковинный предмет – «Шапка Мономаха» или по-научному, СЭД-1 – система электродных датчиков для считывания биопотенциалов головного мозга. И представляла эта самая шапка из себя никелированный шлем, похожий на шлем античного воина, усеянный кнопками и увитый жгутами тонких разноцветных проводов, которые тянулись за трубы и колбы громоздкого устройства в дальний угол комнаты, к электронной машине.

Долгое время этой самой ЭВМ – а мы помним, что это была самоорганизующаяся электронная система с интегральным вводом информации – Кривошеин с помощью СЭД-1 скармливал информацию о самом себе и проектируемом им устройстве, а электронная машина всё время требовала от того то химических реактивов, то каких-то приборов, то монтажа какой-то электронной схемы. Даже потребовала четыре дополнительных печатных устройств и принялась выдавать рулоны перфолент с сомнительными истинами вроде «Луковица, будто рана стальная», или «Двадцать шесть копеек, как с Бердичева», «Нежность душ, разложенная в ряд Тейлора, в пределах от нуля до бесконечности сходится в бигармоническую функцию» и как вишенка на торте, появилась фраза: «Стрептоцидовый стриптиз с трепетом стрептококков».

В итоге уставший от перенапряжения Кривошеин разозлился и сжег заполнившие всю лабораторию перфоленты, а затем…

«Машина не научилась понимать мою информацию… Я направился в лабораторию, чтобы выключить напряжение. И в коридоре мне на глаза попался бак – великолепный сосуд из прозрачного тефлона размерами 2х1,5х1,2 метра; я его приобрел тогда же в декабре с целью употребить тефлон для всяких поделок, да не понадобилось. Этот бак навел меня на последнюю и совершенно уж дикую мысль. Я выставил в коридор все печатающие автоматы, на их место установил бак, свел в него провода от машины, концы труб, отростки шлангов, вылил и высыпал остатки реактивов, залил водой поднявшуюся вонь и обратился к машине с такой речью:

– Хватит чисел! Мир нельзя выразить в двоичных числах, понятно? А даже если и можно, какой от этого толк? Попробуй-ка по-другому: в образах, в чем-то вещественном… черт бы тебя побрал!

Запер лабораторию и ушел с твердым намерением отдохнуть, прийти в себя. Да и то сказать: последнюю неделю я просто не мог спать по ночам».

Десять дней он не появлялся в институте, а когда вернулся в лабораторию, то встретил… самого себя!

* * *

В романе большое количество сюжетных ходов и ответвлений, пересказ которых занял бы довольно много места, а если вкратце, то Кривошеин по-сути изобрел способо клонирования человека, и к концу книги было уже аж три дубля его самого. А ведь это всё ставит очень много морально-этических, юридических и общественных проблем. Достаточно сказать, что возникла и такая проблема, как свидание с любимой девушкой Леной. Ведь дубли, так же как и первый образец, также любили эту же девушку и также претендовали на первенство в этом вопросе. А вопрос с паспортом и официальными документами? А идеальная похожесть?.. Как жить вместе, если создавать всё новые и новые образцы?

Слава богу, что хотя бы дубли знали о том, что они дубли, и не претендовали на роль оригинального образца (вспомним роман П. Багряка «Пять президентов»). Наверное, потому первый дубль уехал из Днепровска в Москву и поступил в аспирантуру МГУ на кафедру биологии, где вскоре занялся решением схожей проблеме, а именно – самостоятельная модификация своего тела, но не с помощью механизмов и электроники, а силами самого организма. И в этом вопросе ему удалось достичь очень значительных успехов.

Второй дубль, которого Кривошеин назвал «Адам-Геркулес» оказался психически неуравновешенным из-за того, что инженер создавал его уже более целенаправленно, пытаясь исправить неточности и ошибки. И потому после каждого неудачного сеанса он растворял дубль и принимался заново, не ведая того, что психическая информация не исчезала. Так что сцена, когда появился из «машины-матки» Адам-Геркулес, наверное, самая страшная в романе:

– Не убивай меня! Не убивай меня больше! За что ты меня, о-о-о-о! Не надо! Двадцать пять раз… двадцать пять раз ты меня убивал, о-о-о-о!

Каково это, двадцать пять раз переживать свою собственную смерть! Кривошеин, как не пытался, ничего не смог поделать, чтобы привести этот второй дубль в уравновешенное состояние (тот даже, подобно Франкенштейну, однажды ночью попытался убить своего создателя). В итоге Кривошеин-дубль-два уехал на Дальний Восток подальше от места своего рождения.

И, наконец, уже наученный горьким опытом, Валентин создает третий, и последний, дубль, который для всех остальных будет известен под именем Виктора Витальевича Кравца, якобы троюродного племянника. Кравец оказался самым удачным образцом. Для его «рождения» нужен был всего один сеанс, без возможных вторичных смертей. Так что Кривошеин очень хорошо подготовился и смог во время процесса «рождения» внести массу улучшений. Как и ожидалось, дубль оказался лучше своего оригинала. И внешне, и внутренне. Инженер поселил его в институтском общежитии и даже смог устроить своего «дальнего родственника» к себе в лабораторию. Дальше они работал вместе, дав себе однажды клятву: «Мы клянемся: не отдать наше открытие ни за благополучие, ни за славу, ни за бессмертие, пока не будем уверены, что его нельзя обратить во вред людям. Мы скорее уничтожим нашу работу, чем допустим это».

* * *

И последнее. Откуда взялся труп и почему на его месте затем оказался скелет? Дадим слово главному герою, объяснившего этот казус следователю Онисимову:

«Видите ли, Матвей Аполлонович, получилось так: в процессе эксперимента мне пришлось погрузиться в бак с биологической информационной средой. К сожалению, бак был укреплен непрочно и опрокинулся. Я упал вместе с ним, ударился головой о пол, потерял сознание. Боюсь, что бак при падении задел и моего лаборанта — он, помнится, в последний миг пытался удержать… Я пришел в себя под клеенкой на полу. Услышал, что в лаборатории разговаривают люди… Согласитесь, Матвей Аполлонович, мне было бы крайне неловко в своей лаборатории предстать перед посторонними в таком, мягко говоря, шокирующем виде – голым, с разбитой головой. К тому же эта жидкость… она, знаете, щиплется злее мыльной пены! Поэтому я потихоньку выбрался из-под клеенки, юркнул, простите, в душевую – обмыться, переодеться… Должен признаться, что в голове у меня гудело, мысли путались. Я вряд ли даже отдавал себе отчет в своих действиях. Не помню, сколь долго я находился в душевой, – помню лишь, что, когда я вышел из нее, в лаборатории никого не было. И я ушел к себе домой – отлеживаться… Вот в общих чертах все. Если угодно, я могу дать вам письменное объяснение, и покончим с этим».

Так?

Нет – не так!

В действительности всё вышесказанное – это сказочка для милиции и повод для закрытия этого загадочного дела. На самом деле Кривошеин действительно погиб в ходе последнего эксперимента. Будучи настоящим исследователем, который всегда проводит рискованные эксперименты на самом себе, заведующий лабораторией с помощником Кравцом на себе решил испробовать метод по улучшению общего состояния всего организма. Они подготовились тщательно, на совесть. Отрегулировали уровень жидкости в баке так, чтобы при погружении Кривошеину было как раз по шею и он смог стоять. Напротив бака поставили большое зеркало, которое нужно было для того, чтобы подопытный сам мог наблюдать и с помощью команд контролировать изменения в своем теле.

Ученый опустился а бак, надел на голову «шапку Мономаха», включил её и начал процесс преобразования. «Тело Кривошеина проявлялось в жидкости, как цветной негатив. Под пурпурными, с прослойками желтого жира мышцами вырисовались белые контуры костей, сухожилий. Ритмично опускались и вздымались ребра, как распорки в кузнечном мехе. На двух ребрах справа Кравец увидел белые вздутия в местах переломов. Лилово-красный кулачок сердца то стискивался, то расслаблялся, проталкивая (уже непонятно во что) алые струи крови».

Но затем всё пошло не так. Начались непредсказуемые автоколебания, у опущенного в бак человека начали синхронно меняться размеры, оттенки кожи, конфигурация, а выключиться и снять «шапку» он не успел, уйдя в жидкость бака с головой. Кравец только успел увидеть дергающийся и пляшущий скелет с головой в никелированном колпаке и попытался сам сдернуть эту треклятую СЭД-1, чтобы быстро надеть на себя и командами «То» и «Не то» попасть в ритм автоколебаниям его тела, успокоить их и постепенно направлять на возвращение тела в непрозрачную стадию. Но когда он опустил руки в жидкость, получил электрический удар через обе руки. Единственное, что он успел сделать – опрокинуть бак на пол, пока не потерял сознание.

* * *

Кроме основной линии повествования, в романе есть и место взаимоотношениям с директором института, и противоборство с прихлебателем от науки, ученым секретарем со странным именем Гарри Харитонович Хилобок. Есть и долгие размышления о правомочности считывания, декодирования и исправления человека, как сгустка биологической информации. В книге работа ученого показана не как героическое и увлекательное занятие с периодическими гениальными озарениями, а как просто ежедневная серьезная и ответственная работа. И этот «производственный процесс» описан автором довольно увлекательно. А особого шарма для всего текста придали афоризмы так называемого «К. Пруткова-инженера» («Если, возвратясь ночью домой, ты по ошибке выпил вместо воды проявитель, выпей и закрепитель, иначе дело не будет доведено до конца» и т.д.).

Правда, работа милиции описана на любительском уровне (как в кино). Видимо автор, хороший знаток реалий научно-исследовательских институтов, плохо знал работу системы внутренних дел. Но это никак не отражается на общей сюжетной притягательности романа, заканчивающегося (после того, как все три дубля встретились в Днепровске) очень оптимистичной фразой: «Они шагали, впечатывая каблуки в асфальт. Три инженера шли на работу».

Ведь у них теперь есть цель: УПСЧ – «Универсальная Программа Совершенствования Человека», ставящая своей целью дать старт процессу, который по прошествии одного-двух поколений начнет процесс развития человека в нужную сторону, а дальше дело пойдет и без машин.


© Виталий Карацупа, 2022

НАВЕРХ